Светлана Михеева родилась, живёт, работает в Иркутске. Заочно окончила Литературный институт им. Горького. Автор поэтических книг «Происхождение зеркала» (Иркутск, 2009 г.), «Отблески на холме» (М., «Воймега», 2014 г.), «Яблоко-тишина» (М., «Воймега», 2015 г.), «На зимние квартиры» (М., Водолей, 2018), книги эссеистики «Стеклянная звезда» (М.: ЛитГост, 2018), нескольких книг прозы. Публикации: «Textura», «Дружба народов», «Октябрь», «Интерпоэзия», «Волга», «Сибирские огни», «Грани», «Журнал поэтов», «Литературная газета», «Юность», «День и ночь» (Красноярск), «Иркутское время» (Иркутск), «Лиterraтура» и др. Руководит Иркутским региональным представительством Союза российских писателей.
Мосты эпохи возрождения
(О книге: Остров. Антология новосибирской поэзии. — М.: Беловодье, 2019. 208 с., ил.)
Страна огромна, инерция велика: провинция живет в ожидании, что ее заметят. Она мало любит себя, не умея разглядеть свою ценность и силу. Сила, которая есть в ней — особенная, воспитанная тысячелетиями тихого размышления и осознанного, вдумчивого труда. В момент самоуничижения она входит в фазу аскетического делания, но (и так уже долгое время) сакральное вдруг изменяет ей и она получает странный, неадекватный результат: она словно глазеет на проходящий мимо гламурный поезд жизни, страдая и презирая себя, непассажира. Энергия материи, готовой вдруг обрести форму в тайне и тишине, ложится мертвым грузом по обеим сторонам этой железной дороги, служа напоминанием: «все тщетно!». Так в нас воспитывается злая завистливая провинциальность — как раз то, от чего мы бежим, полагая спастись на призрачном поезде. На почве бедности и географической сегрегации взрастают злые ягоды, которые отравляют все вокруг, распространяясь и создавая поле «внутренней провинции», отгороженное от всего, неплодотворное, на котором никогда ничего значительного не растет….
Так оно было до недавнего времени. Но отдельность провинции от столицы достигла той феноменальной степени, когда абсолютно любая территория, будь то Иваново или Хабаровск, стала образцом самоотрицания, возмутилось нечто. Возмутилась, кажется, сама природа. И провинция заворочалась беспокойно, порождая то региональные фестивали и премии — ныне они есть почти в каждом крупном российском городе, то — вдруг — целые культурные агломерации, подобные мощной уральской. Теперь провинцию трудно не заметить. Она отчаянно сопротивляется стагнации и «самозабыванию», буквально за волосы вытаскивая себя из удручающего застоя, — и, наконец, замечает сама себя.
По счастью, прогресс — на ее стороне. И среди искусств литература оказалась вдруг в наиболее выгодном положении для того, чтобы управлять этим процессом возрождения. Она не нуждается в дополнительных средствах, чтобы быть на виду — достаточно хорошего текста и свободной площадки, ей теперь нипочем география и претензии издателей. Теперь, когда очевидна целевая разница между книгоиздательским бизнесом и собственно литературой, авторы перестали убиваться по поводу того, что их творения не покупают. Напротив, запускаются некоммерческие проекты (особенно в поэзии), которые и послужат, вероятно, делу возрождения.
Развитые коммуникации для провинции — шанс прийти в себя, осознать себя в культуре как целостность и ценность. Как человек из провинции, и я питаю большие надежды в этом отношении. Помешать этим надеждам не может ни обратная сторона интернетовской медали — чрезвычайная засоренность Сети, ни отсутствие внятных творческих критериев у провинциальных сообществ, ни требования публики, чей вкус зачастую весьма непритязателен. Самовосстановление — дело не одного дня и не одного десятилетия, пожалуй.
А подпитывает эти надежды многое. Антология новосибирской поэзии «Остров», анонсированная издателем как первая из целой череды книг провинциальных поэтических собраний, — одно из многого. И очень важное вот почему: провинции надо привести в порядок свои анналы. Так сказать, провести ревизию — у кого что было, в какую сторону двигались, какие достижения оказались велики, какие побледнели, не выдержав испытания переменами. И сопоставить прошлое с настоящим — чтобы убедиться: оно есть и продуцирует будущее. Обещание издателя: каждая провинция получит свою антологию, каждая проведет ревизию своего времени. Если захочет, конечно. И сможет сравнить себя с остальными.
В «Острове» новосибирское время началось с Елизаветы Стюарт, жившей в городе с 1932 года. Точно так же современная иркутская литературная провинция могла бы начаться с Елены Жилкиной, опекавшей литературную поросль вроде Вампилова и Распутина, — так же как ее новосибирская коллега Стюарт опекала своих молодых. Их обеих, независимых поэтов провинции, обвиняли в «ахматовщине», потом хвалили за «ахматовщину». В общем, мы могли бы в дальнейшем благодаря таким антологиям увидеть, в чем судьбы провинций схожи, а в чем различны. Это и есть истинное путешествие по России.
Вот, к примеру, большое различие: литературный фронт в Новосибирске един, его не размыло политическими кислотными дождями в девяностые, как во многих городах, как в моем родном Иркутске. Это значительно облегчает писателям существование, а читателям — выбор без предвзятости. Ведь в этом едином поле спокойно уживаются разные направления литературы и разные ее возраста, взаимодействуют, укрепляют друг друга — и не отмахиваются от нового. Традиционная поэзия согласно существует с опытами верлибристов, официальная — на страницах антологии — с неофициальной. Эстетические (а, возможно, и этические) различия и споры здесь приобретают характер тенденций либо исключений, о чем-нибудь свидетельствующих. Такие антологии являются сами по себе фактами истории.
Например, занимательна тенденция: стихи городских поэтов Новосибирска живут вне городской среды. В крайнем случае, это районный сквер, «за городом участок», доисторический сад с араукариями. В крайнем случае это городская, ущемленная природа. Город является в пейзаже «Острова» страдающим пространством или пространством для страдания «серой несказанной красоты» (как у В. Михайлова). Еще это может быть стройка: город как бы еще не возникший, не освоенный обитателями, не существующий. Идиллия на фоне природы, впрочем, тоже невозможна —природа, внутренне рифмуясь с понятием «свобода», является скорее производным мятущейся памяти, как снежные лебеди у Кухно, «державная рожь» у Плитченко, как «золотая деревня Россия», фантасмагория Денисенко. Мощный поэт, Денисенко не чуждается хтонического, его кони и нездешние всадники — гости иного мира, который, пожалуй, для новосибирских поэтов даже и предпочтительнее мира серой «красоты» и немощной городской природы.
Вообще, издатель и составители обнаруживают свой вкус к теме — к минорной ноте, к образу утраченной России. Порой этот вкус привечает даже и не слишком тонкую стилизацию. «Критерии художественной подлинности», обещанные читателю, безусловно, присутствуют — однако же в силу приверженности теме несколько смазаны — за счет того, что поэты заданной темы попросту превалируют в объеме.
Вообще — об этом необходимо сказать — не очень понятна стратегия антологии: кого-то представить одним стихотворением, а кого-то развернутой подборкой. Одного стихотворения явно не достаточно, чтобы представить поэта, или хотя бы намекнуть на его особенный голос, на его главную тему. И дело тут не в справедливости по отношению к одному или другому поэту, а во внутреннем балансе самой книги. Ведь ее задача — нарисовать для читателя поэтическую карту времени, отметить главную линию, указать второстепенные. Точками на этой карте являются поэтические судьбы. Если они видны неодинаково четко, некоторые только угадываются, то и маршрут будет на этой карте проложен неуверенно, а то и с ошибкой.
Ведь читателю трудно понять такую разницу, он начинает задавать вопросы — в итоге теряет ощущение объективного подхода. Читатель спрашивает: если этот поэт представлен одним стихотворением, значит, он, в принципе, недостаточно хорош? Профессионального читателя, имеющего понятие о поэзии и об авторах антологии, такое неравенство тоже вводит в заблуждение, тем более что рядом могут соседствовать в «ужатом» варианте — поэт яркий и средней руки стихотворец, представленный вдруг объемно. Это, пожалуй, моя главная претензия к «Острову».
Впрочем, она несколько нивелируется тем, поэты разного толка, абсолютно друг на друга не похожие, могут быть представлены одинаково полно. Это внушает доверие. Внушает доверие обилие хороших стихотворений. А еще больше — присутствие поэтического духа, который делает стихи Поэзией.
Крупные поэтические имена провинции по стечению обстоятельств (делающих империю империей) все еще находятся на отшибе пестрого литературного царства. Ну и бог бы с этим. Однако из-за этого они мало попадают к читателю. Безошибочный Александр Денисенко, чей дар ощутим, осязаем — настолько его поэтические картины стихийны и подвижны; легкий, тонкий изобретатель, точный Владимир Светлосанов; Александр Плитченко, умевший сложить обычные, даже затертые слова и метафоры «традиционной» поэзии в высказывание обескураживающей силы — откуда вдруг, среди «берез», «родной земли» и «родительского дома» взялось это новое, яркое ощущение? Еще ироничный Станислав Михайлов, отчаянная Юлия Пивоварова, неожиданный философ, «филолог-поплавок» Иван Полторацкий, то ли казахский поэт, то ли новосибирский. А также и другие…
За пределами регионального литпроцесса о них могут не знать даже ближайшие соседи. Например, в Иркутске — знают мало. Однако у них есть теперь свой «Остров». Появятся и другие острова… Чем они хороши? Тем, что в отличие от царств, островам не нужны границы, но через них можно перекинуть мосты.
